Аристотель на Троянской войне и «Основатели-предатели» на Доске почёта АНБ

Очередной эпизод Бэкон-Шекспирианы – с рассказом о природе самообмана в истории и литературоведении. Или про то, как в науке порождаются «неразрешимые» исторические загадки, когда учёные сами от себя прячут важные документы и факты.

Раздражающе странная пьеса «Троил и Крессида» считается одним из самых «проблемных» произведений Шекспира по целому множеству причин. Суть всех этих многочисленных проблем с подробностями разбирается литературоведами уже не первый век, а здесь для наглядной иллюстрации полезно привести лишь один яркий пример.

Обычно этот пример упоминают просто как «самый знаменитый из анахронизмов» в шекспировских пьесах. Но если копнуть тему чуть поглубже, то здесь, однако, приоткрывается картина не просто странная, но и куда более интересная…

Итак, для начала – собственно озадачивающая цитата из пьесы. Акт II, Сцена 2, фрагмент беседы трёх сыновей царя Приама, троянских героев Гектора, Париса и Троила [o1]:

Хотя реальность легендарной Трои была подтверждена раскопками археологов лишь в XIX веке, но и во времена Шекспира практически все мало-мальски образованные люди были в курсе, однако, что Троянская война, красочно описанная Гомером в «Илиаде», происходила на много столетий раньше того, как на свет появился философ Аристотель. Отчего приведённый фрагмент уже сам по себе вызывает естественное удивление.

Если же присмотреться к цитате повнимательнее, то обнаруживается, что Гектор передаёт слова философа примечательно не так, как их обычно принято переводить с древнегреческого в соответствующем месте «Никомаховой этики» Аристотеля. Ну а именно в том виде, как цитирует Аристотеля Гектор, данные слова встречаются лишь у одного современника Шекспира, английского философа Фрэнсиса Бэкона…

Все серьёзные шекспироведы, конечно же, хорошо знают про это странное и подозрительно дружное «неправильное цитирование» у двух знаменитых авторов. Которые жили в одно и то же время в одном и том же месте, однако никогда не упоминали друг друга в своих произведениях. Но вот как это понимать-трактовать, тут правдоподобного и (самое главное) убедительного объяснения найти учёным не удаётся.

Точнее говоря, принято считать, что имеющихся у науки документов пока недостаточно, чтобы надёжно прояснить столь загадочные странности.

Среди документов нашего расследования, однако, вполне определённые и доказуемо авторские объяснения на данный счёт давно собраны. Но чтобы подкрепить их особо сильными фактами, доказывающими подлинность выявленных документов, полезно заглянуть в весьма далёкое от шекспироведения место – Криптологический Зал почёта Агентства национальной безопасности США.

Вдвойне полезным этот «заход в АНБ» оказывается ещё и по той причине, что наше бэкон-шекспировское расследование попутно предоставляет здесь также ответ и для одной большой неразгаданной загадки в истории шпионской криптографии XX столетия.

Ореол «предателей» и Священная Корова

Четверть века тому назад, в 1999 году, руководство Агентства национальной безопасности США решило увековечить славу своих героев невидимого фронта. Для чего в Криптологическом музее АНБ был учреждён Hall of Honor, то есть Зал Почёта. А главным экспонатом там стал специальный стенд – или Доска Почёта – с мемориальными плитами-фотографиями героев.

Возглавлять же эту плеяду самых выдающихся криптографов нации были выбраны три хорошо знакомых нам персонажа: Уильям Фредерик Фридман, Элизебет Смит Фридман и Герберт Осборн Ярдли. Выбор именно этих людей представляется здесь примечательным по той причине, что над каждым из них витает довольно специфический ореол «обманов и измены».

Про то, как обретала столь неприятный ореол криптографиня Элизебет Смит (в замужестве Фридман), рассказ будет в одном из следующих эпизодов сериала. Про то, как в «изменники» угораздило попасть соперников-коллег Герберта Ярдли и Уильяма Фридмана, рассказывалось в предыдущем эпизоде [i1]. Но там была, однако, лишь только канва-предыстория. Теперь же пора углубиться в подробности развития столь драматичного и поучительного сюжета.

Ибо после того, как в 1967 году в книге Л. Фараго [o2] были обнародованы секретные японские документы о предательстве неких «ведущих криптоаналитиков» США, в частности Г. О. Ярдли, разбирательством с этой историей занималось множество самых разных исследователей, как государственных, так и независимых. Общим же итогом всех этих работ, длившихся свыше 30 лет, можно считать Доску почёта в Музее АНБ. Которая по сути закрепила консенсус-заключение исследователей о сфабрикованности ложных обвинений, выдвинутых против Герберта Ярдли.

Некоторые историки криптологии, однако, и после 1999 года пытались прояснить эту оставшуюся по-прежнему мутной тему измен и компрометации в сердцевине разведки, поскольку очевидно важные вопросы о документах из японских архивов всё ещё оставались без ответа. Особенно продуктивными на этом направлении в 2000-е годы стали исследования профессора-компьютерщика Джона Доули, специалиста по защите информации и автора целого ряда заметных работ по истории криптографии.

Результаты этих изысканий вокруг темы давних измен были опубликованы Джоном Доули в 2011 году, в статье «Был ли Герберт О. Ярдли предателем?» [o3]. Важнейшие же итоги данного исследования можно свести к двум пунктам.

Во-первых, самое главное, масштабные поиски Доули во всех мыслимых архивах – от государственных архивов Японии и США до личных архивов криптографов и писателя Л.Фараго – в отношении предательства Герберта Ярдли так и не выявили НИ ОДНОГО реального документа на этот счёт ранее лета 1931 года. Иначе говоря, секретный Меморандум МИД Японии от 10 июня 1931 [o4], подготовленный через несколько дней после выхода разоблачительной книги «Американский Чёрный кабинет» [o5], оказывается, фактически, единственным реальным компрометирующим материалом против Ярдли. Причём таким материалом, который имеет отчётливые признаки преднамеренной «фабрикации для истории», не подкрепляемой вообще никакими предыдущими документами.

Ну а во-вторых, тщательные поиски Джона Доули вывели его на такой более ранний – и в высшей степени неожиданный – документ в архивах МИД Японии, который по всему необходимо цитировать в полном виде [o6]:

Конфиденциально, № 48
Дата: 10 марта 1925
От кого: Исабуро Ёсида, исполняющий обязанности посла в США
Кому: Кидзюро Сидэхара, министр иностранных дел
Тема: Коды телеграмм

Господин У. Фридман, американец, выпускник Корнеллского университета, имеющий большой опыт в делах взлома кодов, поскольку он занимался взломом шифров на (Первой мировой) войне в Европе, в настоящее время работает на Армию США. Когда он недавно приходил ко мне, то упомянул, что у Армии США нет никаких проблем в делах взлома наших кодов. Для того, чтобы это предотвратить, у нас нет иного выбора, кроме как менять коды очень часто.

Своё неожиданное открытие историк криптологии Джон Доули прокомментировал так [o3]:

Данная телеграмма, если уж на то пошло, представляет собой куда более серьёзную бомбу, нежели голословные обвинения против Ярдли. Это бесспорно подлинный документ, сообщающий о том, что Фридман имел прямой контакт с японцами в тот период, когда он был сотрудником военного департамента в 1920-е годы. И что же нам делать с этой информацией?

Ярдли не упоминается в телеграмме никак. Фридман же совершенно точно находился в Вашингтоне в 1920-е годы. Он не только активно работал тогда в Военном департаменте, но и с конца 1921 года занимал должность Главного криптоаналитика Военного департамента [o7] . Фридман определённо знал о Чёрном кабинете Ярдли и о том, чем тот занимается. Так что же Фридман делал тут, беседуя с японскими дипломатами? К чему это хвастовство перед Ёсидой о том, что США умеют вскрывать японские дипломатические коды? Ни один из этих вопросов на сегодняшний день не имеет ответа…

К этой череде неудобных вопросов, «и поныне не имеющих ответа», никак нельзя не добавить и ещё один. Точнее, даже два. О факте существования секретной депеши 1925 года, рассказывающей про слив информации японским дипломатам от ведущего криптоаналитика США, было всем известно ещё с 1967 года из книги Фараго (в архивах писателя, впрочем, данной депеши не обнаружено). Так почему же за последующие десятки лет исследований этой проблемы никто, кроме Джона Доули, не обнародовал содержание столь интересной телеграммы?

Даже особо почитаемый среди историков криптографии Дэвид Кан, знаменитый своей скрупулёзной работой с архивами и выпустивший в 2004 году целую книгу с биографией Герберта Ярдли [o8], про секретную депешу японцев #48 от 1925 года не упоминает ни единым словом. В чём причина столь избирательной слепоты?

Эти последние два вопроса добавлены здесь, конечно же, чисто риторически. Потому что с совместной подачи как официальных историков АНБ США, так и независимых историков криптографии во главе с Дэвидом Каном, роль и личность «величайшего криптолога» Уильяма Ф. Фридмана положено изображать как своего рода Священную Корову современной криптологии. Идеального и безупречного «служителя науки», почти богоравного и лишённого свойственных людям недостатков.

Никто в науке, фактически, не решается изучать жизнь и дела Фридмана объективно. Как дела человека умного и талантливого, вне всяких сомнений, но также во многих своих поступках человека тщеславного и слабохарактерного, двуличного и завистливого, злопамятного и мстительного.

Разбираться с такого рода человеческими качествами Уильяма Фридмана среди историков криптографии не то что не принято, но, насколько можно видеть, просто запрещено. Увидеть же проявления этого табу совсем несложно, поскольку с момента публикации «телеграммы-бомбы» в 2011 и вплоть до сегодняшнего дня никто из учёных-исследователей так и не решился серьёзно вникнуть в обстоятельства, мотивы и механизмы этой скандальной истории. Все продолжают делать вид, что документа и измены как бы не было.

Поэтому очевидно полезно осветить здесь существенные подробности того, что и как происходило с Фридманом в 1920-е годы.

Самообман умолчаний и факты истории

Рассказывать о специфических деталях и подробностях американской криптологии в 1920-е годы здесь особенно удобно с опорой на исторические труды и изыскания уже известного нам исследователя Джона Доули. Ибо совсем недавно, в 2023 году у Доули вышла целая монография, целиком посвящённая трём заглавным персонажам с Доски почёта АНБ: «Игрок и учёные: Герберт Ярдли, Уильям & Элизебет Фридманы, и рождение современной американской криптологии». [o9]

Самой выдающейся особенностью этой новой книги следует считать то, что в ней вообще никак, ни единым словом не упомянут эпизод 1925 года с информативной встречей японского посла и военного криптографа Фридмана. Хотя при этом совершенно достоверно известно, что за прошедшие годы историк Доули определённо нарыл дополнительные документы и свидетельства вокруг этого загадочного эпизода.

Откуда известно, что такие документы существуют и имеются у Доули? Известно от него самого…

В 2015 году, в журнале CRYPTOLOGIA была опубликована рецензия [o10] на свежую биографическую книгу, впервые целиком посвящённую яркой жизни и необычным делам хозяина Ривербэнкских лабораторий: «Джордж Фабиан: Магнат, который взламывал шифры, заканчивал войны, манипулировал звуком, строил машину для левитации и создал современный исследовательский центр» [o11]. Автором книги был некто Ричард Мансон, ну а автором большой и содержательной рецензии в криптологическом журнале – профессор Джон Доули.

Как и положено серьёзному историку криптографии, Доули обстоятельно разбирает в своей критической рецензии криптологические аспекты биографической книжки, обращая особое внимание на заметные промахи автора, по жизни явно далёкого от тонкостей взлома шифров и истории спецслужб. В частности, среди крупных ошибок в книге учёный отмечает, что Фридман, пришедший в государственную криптографию из Ривербэнкских лабораторий Фабиана, на самом деле никогда не служил в Чёрном кабинете Ярдли. Ибо все 1920-е годы Фридман занимался не взломом иностранных шифров, а улучшением кодов и криптозащитой связи для Сигнального корпуса Армии США.

Но самое интересное в объёмной, на полдюжины страниц рецензии Доули не то, что там есть, а то, чего там нет… Ибо по неназываемым причинам историк нигде и не единым словом не упоминает одну очень важную и весьма специфическую сторону жизни полковника Фабиана. Именно об этом, однако, здесь необходимо рассказать поподробнее. Благо не только книга Мансона о Фабиане, но и некоторые краеведческие журналы о Чикаго и его окрестностях (где находится Ривербэнк) данный – японофильский – аспект в жизни миллионера-мецената описывают вполне содержательно. [o12]

Ранние годы своей карьеры Джордж Фабиан некоторое время провёл в Японии, наладив там дружеские отношения в правительственных и бизнес-кругах. Поскольку в США среди высокопоставленных друзей Фабиана был президент (и тоже известный японофил) Теодор Рузвельт, то в 1905 году, когда по инициативе Рузвельта в Портсмуте были устроены русско-японские мирные переговоры для прекращения войны, Фабиан выполнял там функции «офицера по связям». Иначе говоря, в качестве доверенного посредника Фабиан обеспечивал личные контакты между американским президентом и министром иностранных дел Дзютаро Комурой, возглавлявшим японскую делегацию на переговорах.

В связи с успешными итогами этого мероприятия Теодор Рузвельт был удостоен Нобелевской премии мира, а Джордж Фабиан стал кавалером Ордена Восходящего Солнца. Особой и старейшей правительственной награды Японии, отмечающей тех, кто внёс выдающийся вклад в успехи страны в международных делах или в продвижении национальной культуры.

В последующие годы связи Фабиана с Японией укрепились ещё больше, так что в период с 1907 по 1910 гг. его усадьба Ривербэнк служила временной резиденцией для высоких японских гостей, посещавших с визитами США. В Ривербэнке у Фабиана гостил, в частности, генерал Тамэмото Куроки, командующий японскими войсками в Маньчжурии. Гостил член императорской семьи, принц Канъин-но-мия Котохито, а также другие высокопоставленные персоны. Благодаря весьма особым отношениям с Японией, в Чикаго полковник Фабиан считался, фактически, неофициальным консулом этой страны до тех пор, пока там не появилось официальное японское консульство. [o11]

Следующий весьма важный аспект данной истории – это фрагменты личной переписки между Джорджем Фабианом и Уильямом Фридманом после того, как в декабре 1920 супруги Фридманы сбежали из Ривербэнка в Вашингтон. Все цитируемые далее фрагменты приводятся по книге биографа-дилетанта Мансона, отыскавшего данные письма в архивах. В рецензии специалиста-историка Доули, однако, эти документы не упоминаются. Как не представляющие, вероятно, никакого особого интереса.

В подавляющем большинстве книг, рассказывающих об истории криптологии в первой половине XX века, по умолчанию принято подразумевать, что напряжённые отношения Фридманов с Фабианом в конце их работы в Ривербэнке, а также внезапный, но подготовленный втайне заранее отъезд супругов в Вашингтон как бы положили конец пятилетнему сотрудничеству сторон. Обнародованная в книге переписка следующих лет, однако, показывает, что это не совсем так. Точнее, совсем не так.

Фактически сразу после перехода ривербэнкских беглецов на госслужбу в Вашингтоне, с первых месяцев 1921 года, Фридман и Фабиан продолжали поддерживать регулярные, в меру дружеские и вполне деловые контакты. Фабиан продолжает по-прежнему обращаться к Фридману «Билли», тот время от времени шлёт прежнему боссу сообщения о трудовых успехах в усовершенствовании кодов на новой службе, а Фабиан в ответ не скупится на похвалы.

У каждой из сторон в этой переписке, однако, всегда присутствуют и сугубо деловые интересы. А когда речь заходит о просьбах и услугах, тон посланий тут же становится не столь тёплым и дружелюбным.

Фридман, скажем, настойчиво и неоднократно просит Фабиана дополнительно напечатать в его типографии некоторые из своих криптоаналитических статей-брошюр Ривербэнкского периода. В ответ на что Фабиан достаточно резко отказывает, даже не пытаясь выглядеть вежливым: «Я не желаю брать на себя обязательства делать что-либо такое, что может не понадобиться в моей игре в определённое время»… А в следующем письме поясняет ситуацию в таких выражениях: «Быть может, с моей стороны это выглядит как эгоцентризм, но поскольку за музыку тут плачу я, то я намерен оставить за собой и привилегию выбирать ту или иную мелодию… И если уж теперь я не могу распоряжаться вашей работой без ограничений, мне придётся обходиться без неё.» (Письмо Фабиана Фридману от 12 января 1922)

Уже ни с какой стороны не являясь боссом Фридмана, полковник Фабиан, тем не менее, неоднократно пытался по-прежнему давать ему указания и поручения. Весной 1921 года, к примеру, он пишет Фридману письмо о двух вашингтонских конференциях, на которых будет обсуждаться некий зашифрованный манускрипт XIII-го века, в связи с чем поручает Фридману «посетить оба этих мероприятия, предоставив мне затем о них отчёт» (Письмо Фабиана Фридману от 2 марта 1921). Самое интересное, что Фридман послушно выполнил то, что ему велел бывший босс.

Почему он это делал, вполне можно понять. В своих ответных письмах Фридман либо продолжает просить полковника о дополнительном выпуске собственных работ из числа ривербэнкских публикаций, либо просит спонсорской помощи для финансирования своих личных исследований. Формулировалось это, правда, не напрямую, а в свойственной Фридману манере полунамёков: «Единственное, чего мне хотелось бы, это раздобыть ресурсы, необходимые для проведения одного или двух из задуманных мною проектов» (Письмо Фридмана Фабиану от 10 марта 1921).

Порой же случалось и так, что их деловые отношения переходили в открытый торг. Когда, скажем, Фабиан захотел, чтобы некое интересующее его письмо было дешифровано и снабжено кратким отчётом, Фридман запросил 150 долларов вперёд. Полковник ответил встречным предложением в 50 долларов, на что Фридман заявил, что готов сделать это вообще бесплатно, но при условии, что автором отчёта об этой дешифровке Фабиан укажет не себя, как обычно, а настоящего автора, то есть Фридмана…

Итак, собрав и сопоставив все эти документально подтверждаемые факты в хронологическом порядке, мы получаем следующую общую картину.

В конце декабря 1920 супруги Фридманы, устав от деспотизма Фабиана и феодального духа несвободы в Ривербэнке, сбегают в Вашингтон, где Уильяму Фридману гарантирована криптографическая работа с шифрами и кодами в Сигнальном Корпусе военного департамента.

К удивлению Фридманов, их властный босс Джордж Фабиан, поставленный в известность об уходе своих ведущих криптографов в самый последний момент перед их отъездом, воспринял новость на удивление спокойно. Никаких скандалов и ссор не произошло, так что отношения сторон, судя по сохранившейся в архивах переписке 1921-1922 гг., продолжали оставаться не только ровными, но и вполне деловыми.

С ноября 1921 по февраль 1922 года в столице США проходила международная Вашингтонская морская конференция (Washington Naval Conference), посвящённая новому разделу сфер влияния и разоружению флотов в Тихоокеанском регионе с учётом итогов Первой мировой войны. Чёрный кабинет Герберта Ярдли, успешно вскрывавший секретную дипломатическую переписку Японии [o5], обеспечил американцам не только достоверные знания о минимальных требованиях японской стороны, но и закрепление максимально выгодных для США позиций в итоговом договоре.

Документально известно [o9], что полковник Фабиан после Первой мировой войны не только сохранял очень близкие контакты с военными криптографами США и службой военной разведки, но и активно-плодотворно подключал свой Департамент шифров в Ривербэнке к криптоанализу нового шифр-оборудования для правительства. Имея многолетние доверительные отношения с высшим руководством американских спецслужб, Фабиан практически наверняка был в курсе о гранд-успехах Ярдли и его Чёрного кабинета в чтении японцев. О существовании документов на эту деликатную тему, впрочем, пока неизвестно. Но…

Документально известно [o11], что Уильям Фридман, работая уже с военными шифрами и кодами в Вашингтоне, всячески пытался добиться от Фабиана закрепления своих авторских прав на брошюры Ривербэнкских публикаций по криптологии. Фабиан же, однако, ничего не делал даром и просто так, если не видел в этом выгоды для себя и своих собственных проектов. У историков нет документов о том, какую форму обрела в 1920-е годы деятельность Джорджа Фабиана в качестве «неофициального консула» Японии, но…

Документально известно [o3], что в марте 1925 года Уильям Фридман лично встречался в Вашингтоне с послом Японии, чтобы поставить его в известность о слабости японских дипломатических кодов. Которые без проблем могут быть вскрыты иностранной криптографической разведкой. Как опытный криптограф американской армии, Фридман порекомендовал японцам чаще менять коды, при этом – что важно – ничего не попросив взамен за свои услуги информатора.

Документально известно [o7], что вскоре у Фридмана начались первые большие проблемы нервно-психического свойства. В 1927 он обратился за помощью к вашингтонскому психоаналитику д-ру Филипу Грейвену (Dr Philip Graven), лечебные сеансы которого регулярно посещал на протяжении полугода. Также документально известно, что череда аналогичных нервно-психологическиих срывов или «криптологическая шизофрения», спровоцированная специфически двуличной работой государственного специалиста по шифрам, и дальше будет сопровождать Фридмана в критические моменты его шпионской службы. [i2]

Документально известно [o13], что к 1928 году Уильяму Фридману удалось-таки официально оформить свои авторские права на «Ривербэнкские публикации по криптологии», предоставив в собрания Библиотеки Конгресса по одному экземпляру каждой из полутора десятка печатных брошюр с «неоспоримыми доказательствами» своего авторства. В качестве подтверждения авторства Фридмана стали служить регистрационные карточки Библиотеки Конгресса, относящиеся к этим изданиям (прежде носившим на обложке лишь имя Фабиана и его Ривербэнкских лабораторий).

В своём «Меморандуме о Ривербэнкских публикациях» [o13], подготовленном в 1950-е годы, Уильям Фридман очень аккуратно не уточняет, какого рода «неоспоримые доказательства» он предоставил Библиотеке Конгресса. Однако, зная, что все права на данные публикации до этого принадлежали Джорджу Фабиану; зная, что Фабиан любые подобные просьбы Фридмана об услуге превращал в коммерческие сделки; и зная теперь ключевые факты сопутствующих событий, становится уже несложно понять и ту причину, по которой Уильям Фридман оказался «инициативным информатором» японского посольства в 1920-е годы…

Иначе говоря, достоверных фактов и документов, имеющихся здесь у исторической науки, вполне достаточно, чтобы получить ответы для «неразрешимой» загадки о предательстве «отца американской криптологии» (как именовали в США Фридмана до недавних пор [i3]). Вся проблема лишь в том, что учёные-историки категорически не желают изучать имеющиеся на данный счёт документы и складывать их в логически согласованную картину.

Почему так – об этом надо спрашивать самих учёных. Но в точности по этой же причине (причём тоже связанной с именем Фридмана) представляется по сию пору «неразрешимой» и другая историческая загадка – о странностях шекспировской пьесы «Троил и Крессида».

Тонкости перевода

Возвращаясь к теме Аристотеля, которого в «Троиле и Крессиде» озадачивающе цитируют среди сражений Троянской войны, будет полезно первым делом напомнить традиционный перевод соответствующего фрагмента у философа (выделив жирным шрифтом принципиальный момент).

Вот почему юноша – неподходящий слушатель науки о государстве (politikes): он ведь неопытен в житейских делах (praxeis), а из них [исходят] и с ними [связаны наши рассуждения] («Никомахова этика» цитируется по изданию: Аристотель. Никомахова этика / Пер. Н.В. Брагинской // Аристотель. Соч.: в 4 т. Т. 4. М., 1984.)

В шекспировской же пьесе «Троил и Крессида» устами Гектора эта фраза воспроизводится несколько в ином смысле – полностью повторяющем, что примечательно, вариант перевода от Фрэнсиса Бэкона. У одного из особо въедливых исследователей, тщательно разбиравшегося с данным вопросом, об этом эпизоде говорится следующее:

В своей книге «Advancement of Learning» Бэкон цитирует мнение Аристотеля на обсуждаемую там тему в таком виде: «young men are no fit auditors of moral philosophy» (Молодые люди не годятся для изучения моральной философии). И та же самая фраза появляется в шекспировской пьесе «Троил и Крессида»: Young men whom Aristotle thought Unfit to hear moral philosophy.

По общему мнению специалистов, употребляемое здесь слово «moral» у Шекспира следует считать неверным переводом греческого слова politikes. Однако, про не обучавшегося в университетах актёра Шекспира известно, что он «мало знал латынь и ещё меньше греческий». А потому неверное цитирование античного классика как бы лишний раз должно доказывать нам авторство Шекспира.

С другой стороны, обнаруженная недавно личная библиотека Фрэнсиса Бэкона показывает нам его как человека, весьма продвинутого в греческом языке уже в четырнадцатилетнем возрасте. Ну ни странно ли, что при этом Бэкон в точности так же неверно переводит это слово.

Внимательное прочтение работы Бэкона, однако, показывает нам, что он сделал хотя и не обычный, но именно в том контексте вполне подходящий перевод данного слова, поскольку это требовалось для подтверждения его тезиса. Но тогда где мог раздобыть этот «неверный перевод» актёр Шекспир? И как ему это удалось, настолько хорошо владеть необычным значением слова politikes, чтобы воспользоваться им в пьесе? Вряд ли удивительно, что для объяснения столь странного факта появилась опасная теория о сотрудничестве Бэкона и актёра…

Процитированный фрагмент взят из весьма давней исследовательской книги историка Джеймса Финни Бакстера «Величайшая из литературных проблем» [o14], впервые опубликованной в 1915 и в повторном-расширенном издании в 1917. Главная особенность этой толстенной монографии в том, что Бакстер начинал своё исследование Бэкон-Шекспировской проблемы как просвещённый скептик и твёрдый сторонник традиционных взглядов на авторство Шекспира. К финалу же своих тщательных и всестороних расследований Бакстер пришёл в полном убеждении, что автором шекспировских текстов является Бэкон.

О подробностях примечательной работы Бакстера и о том, как он лично и неоднократно проверял собственными тестами дешифровальные способности Элизабет Гэллап в делах вскрытия двухлитерного шифра Бэкона, будет рассказ в следующем эпизоде нашего сериала.

Здесь же – для внесения ясности в вопрос о происхождении странной цитаты из Аристотеля у Шекспира – полезно привести соответствующий фрагмент из тайной автобиографии Фрэнсиса Бэкона. В том виде, в каком он был дешифрован Э. Гэллап [i4]:

Пьесы мои разнообразны: история, комедия и трагедия. Многие из них играются на сцене, а те из них, что уже опубликованы под именем Шекспира, мы не сомневаемся, снискали себе вечную славу. Эти комедии, исторические драмы и трагедии принимаются публикой в равной степени благосклонно. По этой причине мы решили писать во всех из форм, хотя трагедия легче затрагивает людей умных, ибо они более чувствительны к восприятию вещей высоких и трагических.

Следующий том [с большим собранием пьес] выйдет под именем У. Шекспира. Так как некоторые из произведений, публикуемых ныне, носили прежде на титульном листе его имя, хотя всё это мои собственные работы, я позволил себе поставить его имя и на многих других произведениях, которые сам я считаю равными по достоинству.

Моё имя никогда не сопровождает ни одну из пьес, но оно часто и отчётливо проступает в зашифрованном виде для тех из острых умов, кто способен переводить с латыни и греческого.

Получив столь подробное признание, конфиденциально предоставленное и лично подписанное Фрэнсисом Бэконом, наука, можно сказать, обретает здесь совершенно отчётливый ответ для одной из больших загадок «Троила и Крессиды» – откуда взялся нетипичный перевод Аристотеля на Троянской войне.

Однако, в «проблемной» пьесе Шекспира есть и другие очень странные анахронизмы, как бы не находящие пока объяснения у историков и литературоведов. Ответы и для этих загадок, конечно же, на самом деле давно у науки имеются. Но чтобы их извлечь и принять, учёным для начала придётся всерьёз разбираться с ранними достижениями и последующими тёмными делами-изменами [i5] знаменитых супругов-криптографов Фридманов.

Дополнительное чтение

[i1] Шекспир, криптография и «расследование многочисленных измен»

[i2] Фрэнсис Бэкон и Пёрл-Харбор: сокрытие правды

[i3] Наука история как искусство выпиливания

[i4] Фрэнсис Бэкон и книга Картье. Часть 11: Послание к дешифровальщикам

[i5] 4в1: Маска Шекспира и тайны Бэкона, книга Картье и секреты АНБ; «4в1» как «Foreign One»

Основные источники

[o1] Троил и Крессида. Перевод Л. С. Некора. Шекспир В. Полное собрание сочинений: В 8 т. Т. 7. М.-Л.: Academia, 1949

[o2] Ladislas Farago. The Broken Seal: The Story of ‘‘Operation Magic’’ and the Pearl Harbor Disaster. New York: Random House, 1967

[o3] John Dooley, “Was Herbert O. Yardley a Traitor?”, Cryptologia 35, no. 1 (January 2011): 1–15.

[o4] Sakuma, S. 1931. Sakuma to Minister and Vice Minister, 10 June 1931, Subject: A Book Written by Yardley, the Former Chief of the Cryptographic Bureau of U.S. Army Intelligence. Washington, DC: National Archives of the Japanese Ministry of Foreign Affairs, Reels UD-30, frames 157–174

[o5] Herbert O. Yardley. The American Black Chamber. New York: Ballantine Books, 1931

[o6] Yoshida, I. 1925. Secret Telegram No. 48. Japanese Ministry of Foreign Affairs microfilm archive. Reel UD-29, frames 72–73, Washington, DC: The Library of Congress.

[o7] Ronald Clark, The Man Who Broke Purple. Boston: Little, Brown and Company, 1977

[o8] David Kahn. The Reader of Gentlemen’s Mail: Herbert O. Yardley and the Birth of American Codebreaking. New Haven: Yale University Press, 2004

[o9] John F. Dooley. “The Gambler and the Scholars: Herbert Yardley, William & Elizebeth Friedman, and the Birth of Modern American Cryptology”. Springer, 2023

[o10] John Dooley, “Review of `George Fabyan` by Richard Munson”, Cryptologia 39, no. 1 (2015): 92–98

[o11] Richard Munson. George Fabyan: The Tycoon Who Broke Ciphers, Ended Wars, Manipulated Sound, Built a Levitation Machine, and Organized the Modern Research Center. North Charleston, SC: Porter Books, 2013

[o12] Geneva’s Incredible Fabyan Estate. By Paul Arco, Northwest Quarterly, July 21, 2015

[o13] WF Friedman: Memorandum Regarding The Riverbank Publications. In Howard T. Oakley, «The Riverbank Publications On Cryptology». Cryptologia, Volume 2, Number 4, October 1978, pp 324-330

[o14] [James Phinney Baxter, «The Greatest of Literary Problems»]([o14] James Phinney Baxter, «The Greatest of Literary Problems». New York: Houghton Mifflin, 1915 & 1917). New York: Houghton Mifflin, 1915 & 1917